Феликс Крайтон

Примерный возраст от 25 до 29 лет. Мужчина считает, что достоин счастья по рождению. Ведь родители назвали его именем, которое переводится как "счастливый", его зовут Феликс, так, что каждым убийством он не только отбирает у жертвы счастье, как он думает, но и как бы называет свое имя. На месте преступления оставляет надпись:"Good Luck" и фишку из казино. Сердца жертв забирает, для дальнейшего употребления. Аккуратен, следов не оставляет.
Круг жертв этого убийцы не ограничен - он убивает случайных людей, как он считает, в состоянии счастья. Долго выслеживает, прикидывает, примеряется. Причем счастьем для него может быть дело совершенно грошовое - девчонка скопила деньги и купила наконец шмотку о которой долго мечтала, или нашла хорошую работу, или у мужчины сын родился, желанный, или просто кто-то день рождения хорошо отпраздновал, или к примеру наконец-то из больницы выписали, серьезный диагноз не подтвердился.

Внешность - Кристиан Камарго

Позволив себе оставить хорошие по современным меркам манеры, ангел сидел, поставив локти на стол и подперев подбородок. Неважно куда шла женщина, в какую сторону – любая дорога вывела бы ее к столу. Поперечные морщины на лбу все яснее очерчивались. Он думал о том, что та самая не была идеальной ни снаружи, ни внутри, и для этого необязательно была заглядывать в душу. Идеальным может быть только мертвое. Мертвое совершенно. И потому вызывает скуку.

Он не вздрогнул, когда под ее ударом клочки пыли поднялись в воздух. И даже не попытался растянуть лицо в подобии приветственной улыбки. Вряд ли Грейс сейчас остро нуждалась в лицемерии.

Найдя себе еще одну пустую емкость, он заполнил ее содержимым все того же чайника и легким жестом пронес возле носа, ловя тонкий соленый аромат.

- Это не чай, леди. И, даже если и вино, то из вен Христа, а уж никак не из убитых и растоптанных плодов виноградника. И лишь только поэтому это следует попробовать. Ваше здоровье.

Сдержанно отсалютовав, он выпил жидкость до дна, внимательно следя за реакцией собеседницы. Это не помешало ему заметить яркую вспышку в небе за ее спиной.

«Нет. Дождь может все испортить. Пусть его не будет». – Не мысленный приказ, даже не просьба. Просто желание, исполнившееся неожиданным способом. Мягкие хлопья снега закружили вокруг, путаясь в черных волосах.

'I am the Lizard King,I can do anything'

Рваный шрифт кислотно-желтой надписи на тюнингованном черном бензобаке мотоцикла "Suzuki GSF Bandit". Три часа ночи. Шоссе. Фонари слились в слепящую полосу. Скорость такая, что перехватывает дыхание. Капли дождя бьют как пули в лоб. Теплые. Большие.
Маркат гнал бездумно, кружил по улицам Лондона, мимо спящих запертых многоквартирных домов, сырых скверов, по мостам и восьмеркам эстакад. Мимо дорогих витрин - тусклый свет дежурной иллюминации, застывшие как трупы манекены, SALE.
Мимо трущобных вонючих переулков, где жили на пособие целые семьи исламских иммигрантов, и попахивало мочой, курдючным жиром от ларьков с арабскими донер-кебабами, свежими ножами и будущими поджогами и погромами полицейских машин.

Если бы Марката тормознул ночной дорожный полицейский, то патруль словил бы немалый шок - в его крови обнаружили бы 5.07 промилле этанола (около литра чистого виски), плюс метадон ("дороги" уколов на сгибах обеих рук и даже на ляжках).
Маркат был совершенно трезв, включен в кровеносную сеть города на полную. Пустые глаза заливало дождем, он рулил адовой машиной практически вслепую, на поворотах едва не "ложась". Под шинами визжал на виражах асфальт.

Морин, маленькая стерва Морин, мертвая бурлеск-танцовщица оседлала багажник за его спиной - пергидролевые волосы намокли, как у дрянной куклы, рот открыт, с края губы текла на подбородок трупная сукровица, утроба распахана точным ударом ножа, на руках, обнимавших талию демона и на голых бедрах - зеленые пятна первичного разложения.

Блузка сорвана, на отечной шее странгуляционная борозда, миниюбка в цементной пыли.

К счастью, никто из поздних прохожих не видел ночную попутчицу Марката - отчего бы не прокатить несчастную девчонку, она ведь так и не поняла, что мертва.
Ее тело гнило в промзоне, еще не обнаруженное бездомным, который полез в бетонную развалюху, а то, что называют душой (ее не существует) не поймет, что такое смерть, еще очень долго. Так и будет болтаться неприкаянная Морин по Лондону среди сотен потерянных душ разных эпох, греться в подъездах и у подожженных бензиновых бочек на заводских окраинах и приставать к припозднившимся по пьяни клеркам среднего звена "Ми-истер, уга-астите девушку сигаретой".
И - опа - вышла в свет фонаря во всей разложившейся красе.
Вопль. Обморок. Обширный инфаркт.
Большой город все спишет наутро.
В европейских мегаполисах как минимум треть людей, которых вы видите на улице и в метро в час пик - давно мертвы. И пьянчужка, привалившийся плечом к вам на сидении вагона метро в поздний час, возможно, так ужасно воняет не потому, что давно не мылся, а просто... Трудно пахнуть по иному, когда мертв уже лет десять. Извините, мистер, я выхожу на следующей.

Я был когда-то таким как ты, но ты будешь таким, как я.

Маркат усмехнулся, похлопал призрачную попутчицу по холодной мякоти бедра, не оборачиваясь:
Голова Морин мотнулась на вялой шее влево вправо.

Первая удача с Феликсом дала Маркату небывалый драйв, острое, шаманское и шампанское чувство азарта, люди, наверное, назвали бы это страстной взахлеб фанатичной влюбленностью, но не в человека, а в дело его чисто вымытых молодых рук. В каждый жест точный, как швейцарский нож.

Несколько дней демон принюхивался, кружил вокруг заветного дама, как стервятник, сужая круги, наслаждаясь каждой мыслью, ощущением, сном своего подопечного. Феликс преподносил сюрпризы - не человек, детская книжка раскладушка - три-четыре и только рыжий мейн-кун разберет сколько еще полноценных людей в одном теле.

Иногда Маркат позволял себе встречаться с ним на улице. Каждый раз в новом обличии - нет, лица он не менял, но представал то усталым страховым агентом в конце рабочего дня в очереди в автосервисе, то пузатым полицейским, который покупал мороженое на углу рядом с подъездом Феликса, то водителем распонтованного кадиллака рок-н-рольной расцветки, который тормознул на обочине, тонированное стекло поползло вниз, блеснула золотая фикса, оправа черных очков, лоснилась выбритая сытая щека:
- Хей, чувак, не подскажешь, как доехать до Эбби-роуд?

В Феликсе ему нравилось все. Аккуратная и вежливая повадка застарелого социопата, легкая улыбка, несовпадение группы крови и спермы, трепыхание стайки пресловутых бабочек, заблудившихся в поджаром животе.

Для танго нужны двое. Танго мужской танец. Наше танго только начинается.

Мотоцикл по воле беспечного ездока вынесло на предельной скорости на недостроенный мост.
Удар по тормозам.
Завертело, но удержал равновесие, остановился буквально в пятнадцати сантиметрах от торчащей над пропастью арматуры.
Выдохнул.
Мертвячка исчезла с пассажирского сидения. Оставила влажное, дурно пахнущее пятно на черной коже обивки.

Маркат оскалился и сжал кулак. Дождь заливал за шиворот плотной черной косухи.

Он знал, что Феликс, спящий на другом конце города в своей постели, проснулся, как от удара изнутри, хватанул воздух: обычное дело для мужчины средних лет- сонный паралич, апноэ.

Так же как и в прошлые разы, Маркат проговорил про себя, крепко держа связь с Феликсом. Все тот же, низкий, с хрипотцей голос, размеренно звучащий в черепе:

"Почини отцовский ламповый приемник. Тот самый, Tivoli Advent 1960 года. В деревянном корпусе. Там всего-то два контакта спаять. Ты умеешь. Схема простая, школьник осилит. И поставь на короткую волну, любую, лишь бы передавали ровный белый шум.
Тебя ждет сюрприз. Фирма гарантирует. ".

Выйди на связь, Феликс.

Капли дождя на черной витрине, разбавленный потекший свет фонарей с улицы. Искажена белая табличка с названием и номером на углу дома напротив. Под латинским алфавитом - насекомая вязь бенгали. Под утро в пасмури темно-красный лондонский камень казался черным. Над автостоянкой мигал желтым в ночном режиме светофор.

Южный конец улицы Брик лейн.
Теперь - территория выходцев из Бангладеша в Ист Энде. Чудом среди этнических ресторанов и магазинов типа "Современный центр сари", "Мандала" и "Санчита-карма" затесался старый круглосуточный паб "Монашка и мельница", где еще подавали крепкий портер и бублики по еврейским рецептам.
Маркат повесил мокрую косуху на спинку сидения, растирал озябшие ладони. В пабе кроме него сидела только странная пара - муж и жена, оба лет сорока, обшарпанные, как и вся обстановка, они даже не разговаривали, только пили синхронно, как автоматы, поднимая кружки. Женщина то и дело подносила к вялому рту соленый арахис. Казалось, что этим двоим просто страшно идти домой в квартиру с неоплаченными счетами по кредиту, вот они и пропивают тысяча вторую ночь на последние деньги.

Стойка была затемнена, тускло и мутно поблескивали ряды бутылок, изредка моргали путаные шнуры пыльной китайской елочной гирлянды, которую не сняли с полок с прошлого Рождества. На репите из допотопной музыкальной машине под сурдинку рвалась шарманочная шизофреническая мелодия The cimetery polka хрипатого Тома Уэйтса.

Маркат заказал полпинты пива, но даже не пригубил, пена оседала в кружке с легким сонным звуком. Его темные глаза вперились неподвижно в темное окно-витрину. Темный дождь снаружи. Темный город. Темная вода- в водосточных желобах. Блеклое пятно-глаукома фонаря. Одиночество.

Под потолком муторно месили прокуренный воздух лопасти допотопного вентилятора.
К счастью, глобализация до "Мельницы" не докатилась - здесь всем было наплевать на позитив, здоровый образ жизни и вред никотиновых смол.

Сейчас Маркат казался моложе, чем обычно, лет на десять, дело в выражении лица, разгладились еле заметные морщины в углах глаз, взгляд оживился, даже в неподвижности, волосы на вид стали гуще быть может от влажности.
Сердце все еще пугало перебоями и колотьем, после долгой гонки по городу.
Он сморгнул и напрягся, наклонив голову. Пальцы бездумно ласкали край кружки.
Нервные волокна, пористая костная ткань, мельчайшие кровеносные капилляры, клеточные мембраны, все, что составляло его мощное тяжкое тело сейчас работало незаметно для глаз на износ, будто весь он стал передающей станцией, а рисунок вен и дактилоскопических кругов кожи повторял неведомые радиосхемы. Маркат ощущал странное покалывание по всему телу - будто слабые электрические разряды или уколы татуировочной машинки.
Под черной футболкой с принтом Че Гевары туго и тяжко вздувались и опадали круглые бока - так, будто он не сидел на стеганом кожзаменителе казенного кресла в пабе, а трудно бежал стометровку по колено в воде.

5:47.
В квартиру, где обнаженный одинокий человек повернул ручку настройки старого приемника в деревянном корпусе властно вторгся белый шум.
Почти невыносимый для уха песчаный монотонный фон, странно повторявший дождь за окном, сухие помехи.
Из технической какофонии всплыл невнятный голос диктора, мизерные позывные, снова шум, снова голос диктора-педанта.
Обрывочные слоги вдруг оформились, белый шум чуть отступил и диктор повторил глуховатым, с еле уловимым дефектом речи, голосом:
- ...Сигнальная станция... Говорит сигнальная станция... Сигн.. анция...

Этот голос должен был быть хорошо знаком Феликсу Крайтону - то был его покойный отец.

На фоне его слов прорывалось все то же выматывающее мурашечное шипение старой исцарапанной пластинки, обрывки джазовой музыки, диалогов, но эти мелочи не мешали услышать главного.
Диктор размеренно читал, будто и впрямь диктуя, точно и четко артикулировал каждый слог:

- Томас Гриффит, пятнадцать лет, адрес, дом 51 Беркли сквер, пятый этаж, номер 23, телефон: плюс 44 20 7758 8254, мать уехала на неделю в Париж, срочная командировка, стал мужчиной сутки назад, переспал с ямайской проституткой по вызову, получилось, гордится, имитировала оргазм, не знает... впервые один дома, есть деньги, счастлив. Маменькин сын, нет друзей, доверчив, завтра в десять вечера будет гулять в сквере близ Babbie bar, слаб к алкоголю, приметы будут даны счастлив счастлив счастлив

Голос было утонул в белом шуме и всплыл снова

-...счастлив... молод ... глуп. чувство собственной важности - передачу резко пересек электрический спазм - и диктор произнес в перебивке:

- Говорит... сигнальная станция.

Человеческое сердце в стеклянном герметичном контейнере дрогнуло и сократилось - раз, другой, третий. И снова замерло. Слегка вздрогнула поверхность спиртового раствора.

Вечер обрушился жестким ощущением дежавю. Каждое действие растягивалось в бесконечность повторений зеркальным лабиринтом. И глядя на собственное лицо со вспененным гелем на щеках Феликс с ужасом понимал, что он же уже только-то сделал то движение для которого только поднялась рука. Он уже собирал легкий городской рюкзачок, скулы уже так же привычно горели холодным ожогом лосьона, мелисса, лайм, отзвук чайного дерева. Рука уже поворачивала ключ в замке зажигания, и опель уже чихал перед тем как завестись, и даже мысль об автосервисе, даже мысль эта уже была, приходила, помаячила и исчезла, перед тем как появиться вновь.

    Феликс с легким стоном сжал виски, разминая, массируя, выгоняя нервозность и боль, успокаивая легкую панику, которая всегда возникала при подозрении, что с психикой не все в порядке. Это просто усталость. Усталость, нервы... Нужны какие-нибудь легкие транквилизаторы, что-то такое, что можно взять без рецепта... Да и вообще, излишняя мнительность и паника до добра не доведут. Или, может, поможет иное лекарство. Совсем иное. Без рецепта.

    Легкие кроссовки, летняя куртка, рюкзачок - полный неофициоз. Одежда, стили и марки, бренды, тренды, социальные маркеры. Шкуры, перья, рога и копыта городских джунглей. Защитный окрас или длинный хвост от назойливых жужжащих насекомых людской толпы. Смени не просто одежду, стиль, и девять из десяти не узнают тебя. Не сопоставят. Шаблон.

    Крайтон взял пива и облюбовал одну из лавочек с видом на фасад ночного клуба, расписанного извивающимися девицами. Пиво горчило. Горчило привкусом какого-то фальшачка.

    И это счастливый человек? Феликс погонял во рту орешек и раскусил с легким "крак". Черт разберешь. Он и узнал-то пацана не сразу. На фотках тот выглядел как более... респектабельным, что ли. Сейчас же очень резко было видно, что ему пятнадцать. Если бы не дата рождения в юзеринфо, то он не дал бы ему и этих пятнадцати. Как же он девку-то эту поимел? Нет, по описанию было видно, что приврал, кто из нас не без греха, но было. Сколько с него содрали за риск? Статья ведь...

    Крайтон приготовился пока присмотреться, принюхаться. Ему нельзя ошибиться. Он должен быть счастлив.

Выключатель нашелся сразу, слева от двери. Тускло с задержкой в 5 секунд вспыхнула голая лампа на проводе с патроном.
Длинный коридор, грязный паркет-елочка. Овальное зеркало. Стойка для зонтиков. Рухлядь на вешалке. Обычная старушечья квартира, запущенная донельзя. Ремонта не было, наверняка, с тех времен, когда наци бомбили Лондон.
Маркат распахнул первую дверь, слева. Опять слева.

Комната-зал, книжные полки, круглый обеденный стол, китайский чайник, поднос с пирожными, две разные чашки, продавленный диван с нестираным бельем и волглыми желтыми подушками. Старухи не было здесь. Но пахло, как в комнатах, где доживают старые люди - затхлостью, старой бумагой, сердечными каплями.
Не было старухи. Но ведь только что была. Маркат коснулся развороченного одеяла - белье было еще теплым и влажным.
Над кроватью висели черные старинные часы в резной оправе. Маятник мертв. Под узорными стрелками надпись "Roi de Paris". Стрелки застыли на без пятнадцати три.

Маркат подошел к окну, отвел коричневую штору - рама в человеческий рост, за немытым стеклом узкий светлый двор, детские качели, глухая стена красного кирпича с черной дверью. Над дверью вывеска, старая, прошлого века, годов семидесятых. Но буквы, источенные временем, еще видны. Глаза резанула орфографическая ошибка:
"Набивка матрацов".

Маркат тряхнул головой: вот бред, кому сейчас нужно набивать матрасы.
Черная дверь хлопнула, выбежала во двор девочка лет десяти в клетчатом платьице. По блестящему от дождя мокрому асфальту протопотали ее высокие коричневые ботинки со шнуровкой, метались зелено-красные клетки пышной короткой юбки, взлетали соломенные косички.
Девочка взобралась на качели, оттолкнулась и раскачалась, так, будто не играла, а с остервенением выполняла нудную подневольную работу.

Маркат начал терять терпение. Он вернулся к двери и окликнул снова:
- Мэм, ну где же вы? У меня мало времени.

Снова старушечий кашель и голос, слабый, невнятный:
- Времени много! Я здесь. Иди ко мне.

Запах корицы стал сильнее. Голос старухи был липким и холодным. Как будто случайно провел пальцами по замороженному куску желтого человечьего жира.
Маркат отогнал дурацкое сравнение, почему-то проверил пистолет "вальтер" в кобуре скрытого ношения под мышкой, рукоять твердо прощупывалась под свитером. Он решительно двинулся по квартире, мечтая свернуть старухе шею.

Дальше было очень больно, так больно, что вскоре он потерял сознание, очнулся только на улице, через полчаса. Избитый, униженный и несчастный. Со стонами, опираясь на стену, поднялся на ноги и принялся приводить себя в порядок. Избитое тело ныло, рукав пиджака был выпачкан в блевоте и отвратительно вонял. Впрочем, вони было порядочно и от мусорных баков, стоящих неподалёку. Видимо выкинули его через чёрный вход, а значит, в туалет зашли охранники, те самые, которых не было на входе, когда он пришёл. Жаловаться на произвол было бессмысленно. Он никому не хотел рассказывать, при каких обстоятельствах его застукали в туалете. В ушах ещё стояли смех Элеоноры, её уничижительные слова и все слова, которыми его наградили двое крепких парней до того момента, пока спасительная тьма не накрыла его сознание. Им хорошо говорить, они молоды и очевидно не знают поражений. Их стремительные члены всегда приходят к финишу победителями и дамы рукоплещут, требуя выступления на бис, а он… второй раз для него всегда был проблемой. Самой главной ровно до того момента, как проблемой стал и первый. И только с проститутками у него получалось. После нескольких рюмок крепкого. А значит, придётся проверить с проституткой.

Как он и думал, парни забрали наличность из бумажника. Видимо посчитав, что нужна компенсация потраченным на его отпинывание усилиям, но кредитки к счастью оказались на месте. Как и мобильник. В принципе всё остальное было нетронуто и, слава Богу! Кое-как постанывая, он добрался до ближайшего банкомата и снял деньги на дорогу до дома. Добравшись домой на такси и мужественно игнорируя презрительную ухмылку на лице таксиста, он первым делом бросился в душ – смыть с себя горечь поражения. Потом, стойко преодолевая уныние и весь устремившись к цели, он вызвал проститутку на дом. Пока он её ждал, значительно подкрепился бренди. Настолько значительно, что сутенёр минуты две что-то напряжённо обдумывал, прежде чем пропустить к нему девочку. Однако сумма купюр всунутых ему в наружный карман, отмела все сомнения.

Девочка могла называться девочкой с большой натяжкой. В спешке он не оговорил ни внешность, ни возраст проститутки и теперь тупо пялился на женщину лет 35 как минимум, худую и совершенно с его точки зрения непривлекательную.

- Мужчина, налейте даме выпить! – хриплым, прокуренным голосом обратилась к нему проститутка и вихляя задницей прошла в гостиную.

Напротив сухопарого, как богомол, бизнесмена в классической серой паре, галстук "виндзор", белые манжеты с золотыми запонками от "тиффани" ровно на два пальца из рукавов пиджака, сидел, развалясь, Гарольд Лилленд, болтал ногой в кроссовке, рылся в хрустком пакете из "Макдоналдса", который принес с собой в изысканный ресторан на крыше здания постройки 1932 года, где столики расписаны на полгода вперед. И деликатно кушают и выпивают под оркестровую классику респектабельные англосаксы, русские беглые олигархи и марсианские женщины с силиконовыми губами в лебяжьих манто с царским шлейфом а ля Марлен Дитрих. Женщины холодные и твердые, как поручни автобуса. Большие автомобили и маленькие собачки.
Бигмак, двойной чизбургер, приправа карри в пластиковом корытце и большая порция картошки. Он сорил на скатерть крошками, оберткой и каплями желтого соуса.
Поверх тесной гавайской рубашки расцветки "тропический закат под ЛСД" Лилленд небрежно набросил потертую косуху. Охранник на входе в "Сады Вавилона" не хотел его пускать в таком похабном виде, пока Гарольд не показал карточку "золотого клиента".

- Фишка, босс? - Лилленд смачно откусил еще теплый бигмак, заговорил с набитым ртом - Воображариум... Вышло такое кино про доктора Парнаса год назад. Последнее с Хитом Леджером. Там еще кукла рыжая играла, карлик и старина Уэйтс. Клевый фильм. Типа дьявол собирал типа души. Смешно. Там бабы ходили сквозь зеркало и ловили множественный оргазм. А мужикам не везло. Одного чувачка даже повесили. Парням никогда не везет.

- Я не смотрю популярное кино. У меня нет времени на собачью чушь. - кисло процедил Вескер, рот его был похож на прорезь копилки.

- Варьете оно такое варьете. Пройди сквозь зеркало и будь счастлив. И все такое. Я сам за этим зеркалом не был - соврал Маркат, стряхнул с рубашки лоскут салата и кунжут - У меня не только совести нет, тут вы в точку, босс, но и воображения тоже. Но ребята говорят, что туда приводят мечты. Наверное, хитрый трюк. Вроде зеркального лабиринта в Диснейленде или скафандра виртуальной любви в режиме "эрогенный массаж онлайн". Но клиенты валом прут, на новенькое. У них что ни вечер, сборы битковые. Скоро всех vip-ов переманят.

Он схватил фотографию Одри Янг - близоруко (хотя на самом деле у него зрение было снайперское) поднес к глазам, на краях фото остались жирные следы пальцев.

- Нордическая штучка - одобрил Лилленд - сразу видно крахмальная леди. Крепкий орешек. Досье я читал. Дочка от бешенства померла. Бывает же. Британцы слишком любят собак и детей. Опасная тенденция.

Он добил бигмак и принялся за двухэтажный чизбургер, из которого перво наперво вытащил сыр и огурец.

- Хотите, чтобы я охмурил снежную королеву? - он вытер руки о лоснящиеся на ляжках кожаные штаны, - Лады, будет сделано, босс. Хорошо, что она не чайлдфри. Породистая дамочка.

- толстяк вперился слишком честными и крупными карими глазами прямо в лоб Алана Вескера и заявил так, будто его только что осенило - Срань господня! Босс, вы меня покупаете? Предупреждаю: я стою дорого. Очень дорого.

В следующие полчаса вечеринка негодяев была посвящена бурному торгу.

Лилленд заламывал дикую цену. Вескер заикался. Лилленд напирал. Вескер рубил воздух ребром ладони. Лилленд закурил из кулака. Вескер глухо рычал "Не смей отравлять мои легкие никотином!". Лилленд писал на салфетке очередную "окончательную" сумму. Вескер закатывал глаза, поминал Маму и Бога. Лилленд сделал вид, что собирается уходить. Вескер выругался и подписал чек.
Одри Янг наблюдала за сражением с безмолвной фотографии.

Лилленд забрал чек, ощерился:

- По рукам, мистер Вескер. Я в игре. Значит, если я ничего не путаю, девятого апреля, вечером, я должен быть в варьете. У вас бронь на пятый столик. Буду действовать по ситуации. Быстрого результата не гарантирую. На дуру она не похожа. Тут нужны - он повертел перед носом Вескера палочкой фастфудной картошки - Тонкая психология и самое главное... - круглая рожа прожженного плута масляно сияла, как блин, в свете интимной лампы. - Шарм. Есть еще какие нибудь нюансы и пожелания, босс?

Лилленд привалился плечом к стволу мокрой липы. Ее морщинистая влажная дочерна кора - единственное, что было оформлено в тумане.

Пережидал тесную тошноту, заложенность и звон в ушах - ощущения, как при старте скоростного лифта в небоскребе или на вираже русских горок.
Он впервые пересекал зеркальную границу в человеческом теле.
Наконец проморгался кое-как и огляделся.

Воздух был напоен холодной простудной влагой. Октябрьская морось висела в сером небе, как мелкая сеть. Низкая обложная облачность.

Стволы, стволы, стволы, развилки ветвей, мокрые листья под ногами. Лес? Нет, на грабовой аллее впереди - отчетливые плиты разрушенной садовой дорожки.
Наверное парк. Липы, ясени, красные кленовые кроны.

Спилы старых сучьев замазаны белилами и зеленой краской. Из редкой ржаво-охряной листвы выглядывал фонарь, самый обычный, скучный алюминиевый колпак с мертвой лампой накаливания.

Свет серенький, скупой, сиротский.

Тихий пасмурный день в заброшенном городском парке, из тех будней поздней осени, когда кажется, что солнце с утра не встало - так, видимость одна, вечные сумерки.

За деревьями на пределе слышимости раздался дребезжащий звон трамвая, режущий визг колес по рельсам (то ли вагон под уклон, то ли набирает скорость после поворота) и снова тишина.
Только редкие капли срывались в мох и кучи листьев.

Напротив Гарольда, к стволу соседнего дерева, кряжистого, не иначе двухсотлетнего, была прикреплена простая рама с прямоугольным почти ростовым зеркалом. Унылая вещица - будто вынута из дверцы старого шкафа или снята из холла бюрократической конторы. Нижняя часть зеркального полотна треснула и выкрошилась. Мокрые осколки лежали вперемешку с листвой, казалось, скалились.

Он машинально, зябко сунул руку в карман и заглянул в зеркало. Стекло слегка запотело от выдоха, дождевой конденсат искажал отражение. Лилленд протер зеркало рукавом
Потертой джинсовой куртки.
И понял, почему так свободно дышится и движения легкие и плавные, как под водой.

В глаза ему смотрел из зазеркалья он сам. Будто отмотали назад двенадцать с половиной лет.

От роду двадцать три года. Еще не так выражен двойной подбородок, хотя уже наметился - он никогда не был худым. Распущенные влажные волосы чуть длиннее и гуще, исчезли "мешки" под глазами, сложение хотя и массивное, но все же сохранило еще юношеские пропорции, хотя уже начал матереть и грузнеть.

Лилленд сощурился. Даже одежду он узнал. Черная застиранная футболка с красной броской надписью "Helter Skelter" обтягивала смолоду изрядно тяжелый живот. На плечах - темно-синяя джинсовая куртка, в тон ей - обычные прямые "левисы", городские шнурованные полуботинки.
На левом запястье - не брендовые часы, а кожаный напульсник с шестью металлическими заклепками.

Не может быть.
Все это барахло он отправил в мусорный бак на задворках мотеля "Шоколадный Иисус" в августе 1999 года. Через три дня после того, как добровольно перестал быть человеком.

Осень стояла вокруг, круглая, как татарский шатер. Осень пахла сидром, солодом и кладбищенским горьким дымом от сожженных листьев.

Преображение не обрадовало его, а насторожило.
Лилленд ощупал свое молодое лицо, будто проверял - плотно ли прилегает мясо и кожа к черепу.

И вспомнил о спутнице. Прислушался - не выдаст ли присутствие Одри Янг шорох шагов по листве, малые соглядатаи листопада. И как ее может изменить это место. Узнает ли он ее?

Несмотря на то, что в мертвом октябрьском парке не было ни души, ни дворника, ни собачника, ни ребенка на дальней детской площадке - качели и "лазелки" виднелись за деревьями неясно, здесь было тревожно.

Очень тревожно - Лилленд даже почувствовал как загривок и руки под курткой покрылись "гусиной кожей", встопорщились мелкие волоски - не от страха, а будто рядом с электрогенератором.

- Миссис Янг, - окликнул Лилленд - мимолетно отметил, что из голоса исчезла прокуренная хрипота - (хотя полупустая пачка "Кэмела" торчала из нагрудного кармана, видимо еще не тот "стаж" - Где вы? Будьте осторожны.

Он понял, почему градус тревожности и опасности повышался с каждой секундой.

Парк вовсе не был так пуст, как казалось на первый взгляд. Лилленд чувствовал, что на него смотрят.

Со всех сторон. Пристально и скрытно.

Эта странная история была старательно забыта Уиллом практически сразу, как только приключилась с ним. Причём он до сих пор не был уверен, что она не является плодом его воображения. Настолько странно всё это было.

Поехал он как-то на конференцию уфологов в Швейцарию…

В гостинице было чертовски скучно, и Уилл решил прогуляться по деревне и разведать обстановку. Ему почему-то казалось, что уфологии будут фланировать по улицам деревеньки толпами, и он разживётся какой-нибудь информацией заранее. Не хотелось выделяться в обществе фанатов инопланетян своей полной профанностью и отсутствием интереса к теме, поэтому, хоть какая-то зацепка, что-то могущее вызвать искру интереса и тем скрасить его существование здесь, приветствовались. Но никаких толп не наблюдалось, а все прохожие подозрительно смахивали на местных жителей.

Мысль, что завтра ему придётся высидеть на конференции уфологов шесть часов, приводила его в ужас. Он перед поездкой немного пошарил в интернете и почитал, чем они занимаются, и поэтому накручивал себя заранее. А ведь всего-то хотелось слиться с массами и наконец-то расслабиться. После последнего скандала с женой прокурора ему лучше было какое-то время не отсвечивать в Лондоне…

Внимание его привлек дом с вывеской - Бар "Дубовая роща". Уилл тут же почувствовал, что у него пересохло в горле и хорошо бы после беготни по деревеньке промочить горло. Дверь и вывеска выглядели аккуратно и прилично. Вполне удовлетворённый увиденным, некромант направился к бару, и, стоило ему приблизиться ко входу, как дверь с шумом распахнулась и из неё вывалилась компания из четырёх человек - двое мужчин и две льнущие к ним девицы. Это были явно не уфологи. Или всё-таки уфологи? Уилл недоверчиво проводил взглядом шумно удаляющуюся четвёрку. Когда он уже открывал дверь, до него донёсся громкий взрыв смеха. Становилось всё интереснее и загадочнее.

Внутренности бара встретили его тихим гулом голосов, клубами сизого табачного дыма и полусумраком, так что на какое-то мгновение, пока глаза не адаптировались, он мало что видел. Пахло пивом, горячими бутербродами и почему-то корицей. Барная стойка, расположенная в глубине зала, выделялась ярким пятном на фоне сумрачных внутренностей. Разноцветные бутылки строились рядами на полках, блестело в свете ярких ламп стекло бокалов, а в центре, как алхимик в лаборатории, священнодействовал бармен. К нему он и направился.

Продолжение следует...

Вся неделя прошла как в тумане. Клаудиа механически занималась домашними делами, возилась с детьми, но все её мысли были ТАМ – в Зазеркалье. Она миг за мигом переживала всё, что с ней произошло и особенно финал. Супруг очень удачно отчалил в командировку и не мозолил глаза. Бедная женщина испытала огромное облегчение, обнаружив дома записку и отсутствие мужа. Она не представляла, как посмотрит ему в глаза после всего, что с ней случилось, и не захочется ли ей всадить в него нож для колки льда уже по-настоящему.

В субботу время тянулось особенно медленно. Днём пришлось сводить детей в кафе-мороженое. Раньше она заартачилась бы и не преминула бы прочитать детям проповедь, что сладкое вредно, хотя сама в их возрасте очень любила шоколадные конфеты. Сын был её любимчиком, и Клаудию очень огорчала его полнота, а вот прыщи на лице дочери, представлявшей из себя точную копию мужа только в женском исполнении, она даже злорадно приветствовала. Она уже была не способна отделить реального Кристиана от того мерзавца, что показало ей волшебное зеркало. Подсознательно она давно догадывалась, что супруг относится к ней как бесплатному приложению к капиталу отца, нудному, давно надоевшему, но от которого никак нельзя отделаться. А вот теперь, после того как папа оставил сею скорбную юдоль, у него развязаны руки. И, если она не найдёт выхода, то сойдёт с ума.

Муж не стал оправдываться, когда она его застукала с любовницей, только демонстративно съехал из их супружеской спальни и обосновался в кабинете. Впрочем, он не ночевал и там, пропадая очевидно у любовницы, раз уж всё вскрылось. Клаудиа страдала, обвиняла себя, детей, папу, что он не удержал её в своё время от этого брака, соседей, дам из общества «Матерей района»… в таком умопомрачённом состоянии она и находилась, когда в руки ей попался жёлтый листок с рекламой Варьте. Только этим состоянием и можно объяснить её поход в подозрительное заведение и ту смелость, с которой она шагнула сквозь зеркало, Алиса доморощенная…

Но теперь она была целеустремлённа и отлично знала, что ей нужно.

И вот уже пришла няня, Клаудиа стоит у дверей с ключами в руках и её застигает телефонный звонок миссис Конфлек. И битые полчаса Клаудиа выслушивает причитания этой старой курицы, периодически пытаясь вставить хоть полслова, но её не слушают и лишь в конце требуют подтвердить, что она обязательно будет на собрании в четверг. Да, конечно! Она готова обещать всё, что угодно, лишь бы от неё отвязались и не мешали идти к своей цели. В результате, Клаудиа приезжает в Варьете взвинченной и с агрессивным выражением на лице. Совершеннейший контраст с той мокрицей, что поднялась под аплодисменты публики на сцену прошлой субботой. Но в этот раз конферансье делает вид, что её не существует, и на сцену отправляются другие. Впору впасть в отчаяние…

Иногда приходилось заниматься делами в лавке, как называл свой магазин некромант. Чего там только не было! И было. Сегодня Уилл разбирал рукописи. Среди разнообразных манускриптов с рецептами зелий и заклинаний ему попался один в виде неаккуратно сшитой тетрадки из листов пергамента в толстой свиной кожи обложке с металлическими застёжками, написанный на староанглийском рунами футарк. Видимо поэтому он и попал в коллекцию Уилла, потому что по содержанию это был дневник. Дневник бродячего комедианта, называющего себя Джокер и написанный как бы от лица стороннего наблюдателя. Чтиво, конечно, интересное, но сам документ был совершенно неуместен в его магазине. Уилл изъял его и бессовестно отправился в кабинет читать, плюнув на инвентаризацию. Ни время, ни местность, в которой происходили события, из текста было не определить, но одно было явно - стиль и некоторые выражения совершенно не соответствовали ни материалу тетрадки, ни используемому алфавиту. Разве что неизвестный Некроманту автор таким образом охранял свою писанину от любопытных.

...С АннМарией Джокер познакомился в местном трактире. Он только что приехал в этот городишко и решил пока не светиться как комедиант. Целый месяц он провёл в замке одного богатея развлекая того всем чем умел. То пел баллады, то фокусы показывал, а когда хозяин перебирал лишку, то метал ножи в приглашённых дам. Вот визгу было… Джокер был счастлив, что ему удалось покинуть замок без ущерба для здоровья и даже с пополневшим кошельком, он уже и не надеялся на такой исход. Поэтому он решил, как следует оттянуться, прежде чем снова взяться за своё ремесло.

Девица была смазливой, а Джокеру срочно требовалась тёплая женская компания. Во избежание неприятностей, в замке богача он целый месяц корчил из себя недотрогу, хотя заманчивые предложения поступали постоянно. Но кто его знает, как отреагировал бы хозяин замка на интрижку с одной из его гостий? Самым приятным было ещё и то, что девица показывала Джокеру явные признаки повышенного внимания и особенного расположения. Джокер знал, что не урод, но относился к своей внешности трезво, использовал её с выгодой в своей деятельности, но складывать поклонниц штабелями ему как-то не приходилось до сих пор. Только потом он догадался, что всему причиной явились костюм с плеча богача, подаренный Джокеру ещё в начале его путешествия, и та щедрость, с которой он налегал на выпивку – выбирая самые дорогие напитки.

Долго ли коротко ли, но в итоге Джокер получил очень и очень заманчивое предложение от АннМарии – та пригласила его на свидание в уединённое место. Правда Джокера слегка удивило, что такая красотка живёт столь далеко от города и в одиночестве, но то ли алкоголь, то ли предвкушение интимного свидания затуманили ему мозги, и обычно очень осторожный он ничего не заподозрил. И именно поэтому как обычный осёл (ни в коем случае данное оскорбление не относилось к его большому другу Иа, сплавному представителю племени истинных осликов!) он вляпался в засаду.

АннМария встретила его на окраине городишки и повела по неширокой тропинке вглубь леса. Перед тем как нырнуть в чащу, она тревожно оглянулась, но даже это не насторожило Джокера, воистину долгое воздержание лишает мужчину мозгов! На пороге домика, уже открывая дверь, АннМария вдруг порывисто прижалась к Джокеру и поцеловала его. Так, обнявшись, они и ввалились в домик. Джокер уже предвкушал продолжение столь пикантно начавшейся встречи, как АннМария внезапно оттолкнула его от себя и отскочила. Ещё затуманенным взором Джокер оглянулся вокруг и обнаружил себя стоящим внутри небольшой комнатки в окружении трёх громил. Вот это ФОКУС-ПОКУС! Если б не его тяжёлая жизнь комедианта, приучившая его к неожиданностям и частенько сталкивавшая его с грабителями, неизвестно чем бы это всё кончилось. Отрезвление пришло быстро, но на лице Джокера отразилась не внутренняя собранность, а огромный испуг. Уж что что, а лицедействовать он умел. Пока он разыгрывал для зрителей сценку «лох застигнутый врасплох» на самом деле он цепким взглядом оценивал обстановку. Так, один громила загораживает дверь, там не проскочить, двое, ухмыляясь, стоят в глубине комнаты, в руках у них ножи, девица с неприятным выражением на лице и совершенно пустым взглядом (куда только делись обожание и вожделение с её личика!) уселась за стоящий у стены стол. Слава богам! Окно ввиду жаркого сезона открыто и никто не загораживает Джокеру путь до него, но хорошо бы встать немножко поближе…

Не подумайте, что Джокер был трусом, он был разумным человеком, очень хладнокровным и как истинный полководец прекрасно знал, когда надо биться насмерть, а когда надо отступить. Ни девица, ни деньги в кошельке не стоили того чтобы затевать неравный бой с тремя громилами каждый из которых был сильнее Джокера. Ну и что он получит в итоге, если завяжет драку? Боевые искусства боевыми искусствами, но грубая сила и тесное пространство не дадут ему особо блеснуть в навыках столь редко используемых. Пара сломанных рёбер, синяки на лице (это у артиста-то!), может сломанные конечности… и как скоро он после такого сможет приступить к выступлениям? И сможет ли вообще? А что он умеет ещё, кроме как развлекать публику?

Нет, такой путь его не устраивал категорически.

- А ну выкладывай денежки, богач! – поступил хриплый приказ от одного из громил, самого уродливого и самого высокого. Очевидно, это и был глава банды.

- Я всё отдам, только не бейте меня! - заныл Джокер, старательно играя роль испуганного, богатенького, маменькиного сынка. Он стал дрожащими руками отцеплять от пояса кошель с деньгами, незаметно пятясь к окну. Потом он неловко развязал его и бросил по направлению к главному гоблину, кошель несколько раз провернулся в полёте и каждый раз из его развязанной горловины вылетали монетки. Пока все взгляды зачарованно провожали полёт каждой монетки от вылета из горлышка кошеля до падения на пол, Джокер развернулся и ласточкой вылетел из окна. Приземлившись плавно и чётко на руки, он перекувырнулся через голову и уже мгновение спустя мчался по дорожке обратно к городу. У громил не было ни одного шанса догнать его, убегать и прятаться целое искусство, но Джокер в совершенстве освоил его ещё во времена печальных событий в его судьбе.

Уже потом, приходя в себя в комнатке постоялого двора и анализируя произошедшее, Джокер понял причину случившегося и порадовался собственной предусмотрительности. Он всегда чётко следовал пословице – не клади все яйца в одну корзину. И именно поэтому не все заработанные столь тяжёлым трудом деньги достались бандитам.

На девицу он не злился - у каждого свой способ зарабатывать деньги, уж кто кто, а он мог понять многое – жизнь научила. Через какое-то время, уже выступая в другом городе, он смеялся вспоминая события того дня. Так ему и надо дураку, думать надо той головой, что венчает тело, а не… впрочем, это уже к делу не относится.

Уилл оторвался от чтения и закрыл тетрадь. Интересно, конечно, но дела закончить необходимо. И положив дневник в ящик письменного стола, он отправился продолжать ненавистную инвентаризацию.