Толпа, послушным стадом собравшаяся за оцеплением тевинтерских легионеров, молчала. Кто-то боялся имперцев, кто-то выражал молчаливое одобрение происходящего; так или иначе тишина над соборной площадью нарушалась только отрывистыми, будто каркающими, приказами солдат, ведущих пленных на казнь, да криками воронья, все ближе подбиравшегося к новому месту пиршества. Славная битва - много крови, много трупов. Пройдет какое-то время, и это забудется - жизнь города вернется в прежнюю колею, многие из горожан даже не заметят перемены власти, но пока... пока над площадью царил молчаливый ужас десятков пленников, которым предстояло отдать свои жизни для устрашения и во избежание бунтов.
- Смотреть, - сплюнул стальной голос из-за плеча Эхора, а чья-то грубая ладонь повернула его лицо к площади, где к ставшим в ряд, словно чьи-то гигантские клыки, виселицам уже подводили партию солдат. - Не отворачиваться.
Пожалуй, именно перед лицом смерти проявляется истинная натура человека - кто-то впадает в отчаяние, безуспешно пытаясь ухватиться за любую возможность, если не миновать, то отсрочить неизбежное; кто-то цепенеет от страха, машинально выхватывая из толпы отдельные лица, запоминая каждый шаг, сделанный до эшафота, словно стремясь надышаться напоследок; и лишь немногим удается сохранять достоинство, когда смерть равнодушной к чужим страданиям петлей маячит перед глазами. Да и как тут сохранять хладнокровие, когда даже их лидер повержен - с лицом, исказившимся болью и горечью, наблюдает он за смертью своих солдат, не смея даже отвернуться. Синхронно исчезли планки из-под будущих трупов, и дернулись в последний раз тела, умирая быстро, почти милосердно.
Церковникам повезло меньше.
Вот уж кому удавалось сохранять достоинство, так это Владыке Церкви, которую вели к месту казни одной из последних. Благостно сложив связанные между собой ладони, жрица выглядела безучастной, казалось, полностью обратив свой взор к Создателю. И все же на ее глазах блеснули непрошенным инеем слезы, когда одна за одной восходили на костер послушницы, сестры, матери - все, кто еще вчера возносил молитвы к Создателю, благодаря за милость Его и прося спасения от тевинтерской напасти. Бог остался глух, и площадь наполнилась криками терзаемых огнем женщин. Как и Эхор, Владыка вынуждена была наблюдать за мучениями своих подопечных, чтобы до конца вкусить последствия своей гордыни и приверженности ложному богу. И в миг, когда усталую, казалось, мгновенно постаревшую женщину втолкнули грубо на костер, на ее лице промелькнуло облегчение.
Увеличивалась груда тел, снятых с виселиц, догорали жертвенные костры, и солнце клонилось к закату. Момент слабости, недостойный принца, но такой человеческий - когда тяжелая ладонь в латной перчатке опустилась на плечо Эхора, он вздрогнул, перестав до рези под пересохшими веками всматриваться в окутанную смертью площадь. Чьи-то руки подхватили, ставя его на ослабевшие ноги; куда-то вели, кажется, что-то говорили. До сознания неварранца доходили лишь обрывки напыщенной речи, которая громовыми раскатами витала над площадью и притихшей толпой. Кажется, кто-то из оккупантов говорил что-то о величии Империи, о благоразумии сдавшихся, о глупости сопротивляющихся... Жесткий стул. Усадили, закрепили ремнями, хотя принц уже и не пытался дергаться - его город пал, какое теперь имеет значение, что станет с его жизнью?
И впервые толпа ахнула.
Когда раскаленное железо оставляло уродливые следы на лице и теле поверженного защитника Неварры, когда стальные клещи ломали его пальцы и вырывали ногти, когда с пугающей медлительностью палач лишал Эхора глаз, когда тело измученного принца растянули на колоде, и два взмаха тяжелого топора лишили его рук...
Эхор жил. Измученный, окровавленный, подобие человека вместо гордого принца. Легионеры разогнали толпу, образовывая проход; на шею полумертвому неварранцу, истекающему кровью, набросили петлю, и телега, груженная трупами его же соратников, медленно тронулась с места. Уже через шаг принц упал, щедро поливая камень свой кровью, но воз продолжил свой путь вместе со страшным грузом. Трупы кинут за чертой города на потеху воронью, а Эхора оставят умирать рядом - слепым и беспомощным.
Ибо такова воля Империи.
